Работа с демонстративностью

 В первый раз эту актрису я увидела на одном выступлении. Пока она пела и выступала на сцене, она была истеричной, абсолютно искусственной, я даже отвернулась, чтобы не слышать. Но после того, когда она заставила петь других, начала за ними наблюдать, она изменилась – стала как будто пытающейся понять, спокойной, теплой – совсем другим человеком. Причиной её прихода были типичные панические атаки; когда рассказывала про это, то казалось, что это для неё  не так уж и страшно, может быть, ей больше хотелось пообщаться с психологом; только через пол года она проговорилась, что ей было настолько плохо, что хотелось совершить самоубийство. Еще жаловалась на одиночество – у нее не было парня, близкого человека; настанет вечер – она одна, праздник – она одна, друзей много, но всё нужно что-то придумывать. Мы сразу ощутили обоюдную симпатию.

В первый раз она ни словом не обмолвилась об отношениях с Учителем; когда об этом проговорилась, то не говорила, что это плохо. Эти отношения длились долго – 10 лет – очень странные отношения, я даже не знала, как их оценивать. Они встречались для репетиций, выполняли дыхательные медитации и занимались любовью/сексом; после этих занятий её голос становился изумительным и теперь, вспоминая это, она говорит, что это было фантастическое чувство, полное высвобождение энергии. Он жил один, но женщин у него было много. Он утверждал, что их встречи – это репетиции, всё для творчества. Но она не хотела целоваться – он был в два раза старше её, некрасив собой, с неприятным запахом изо рта. Он управлял всей её жизнью – учил, как она должна играть, говорил, что она должна читать, хвалил, находил ей роли (чаще всего – не главные) и давал деньги. Если видел, что она пытается общаться с кем-то другим, то обрывал эти связи. Она была на правах ученицы, не могла задавать вопросы о других его женщинах или о том, сколько он на самом деле зарабатывает. Такие отношения она восприняла как само собой разумеющиеся, она думала, что так – более безопасно, что он не контролирует, а заботится – ответственный человек. Только позже, когда она начала удаляться от него, она начала злиться. Но несколько лет назад он заболел – не срослась сломанная нога, ему делали одну операцию за другой, он мучился болями, их отношения начали разрушаться. В это время у неё начались панические атаки.

У её отца, деспотичного манипулятора, всегда было по несколько женщин. Её отношения с отцом странные – он ходит на её концерты, при походе в сауну  рассматривает её, купил ей квартиру, машину, а его вторая жена бесится от ревности, поэтому они встречаются втайне от жены. Её мать неуравновешенна, склонна к депрессии, всем пожертвовала для мужа и детей, с которыми буквально слилась, пока в конце концов не начала пить, после этого умерла от рака.  Мать она даже не хочет вспоминать. Но детство не только грустное:

«Раньше мне казалось, что нужно лгать, потому что мой отец так делает. Иногда он поддается нытью/начинает ныть, а иногда не чувствует подлинности, другого человека прибивает. Раньше он был министром, сам должен был много крутиться. А когда женился на маме, все боялся, что же будет; она была еще больше склонна к обману – пыталась покончить с собой, чтобы выйти замуж, он на ней из жалости женился; так если у всего этого такое начало, то что перейдет к детям? Уже в десять лет я поняла, что надо бежать, выбрала бабушку, маму отца. Она научила меня работать, и не просто так, а с радостью – красиво убирать кровать, шить. Когда  не могу заснуть, я вспоминаю тот дом, тот запах, ею сотканные  полотна.»

Были у нее и другие близкие люди. Перед этим несколько лет жила у одной актрисы, нередко вмести выпивали. Занимались сексом втроем с её другом, или она должна была наблюдать за ними. Был еще один учитель. Однажды вечером она занималась с ним любовью в машине, нечаянно задела тормоз и вместе с машиной упала с горы. Втайне от учителя три года дружила с бельгийцем, пока его надолго не закрыли в психиатрическую из-за припадка МДП, после которого они разошлись.

«Мне нравятся мужчины похожие на того, который у меня есть сейчас или был раньше.  Он был нежный, логичный, закрытый. Я – эмоциональная, сильная, рядом с ним я раскрывалась и зажигала его. Зажигала его и детскостью – ему была нужна мама и ребенок, их обоих я имела в себе. Я могу принять человека со всеми его странностями. И мы так много могли в сексуальном плане и так творчески! Жаль, что он не устанавливал мне ограничений, потому что я – такой маленький монстр: много вина, быт, этикет для меня не важны, распустившись во все стороны, без ответственности, он всё мне покупает. Он из-за чего-то мучился, не говорил из-за чего, а я всё ему рассказывала. Однажды опоздала на самолет, я ему позвонила, он говорит: «нет, я сегодня хочу тебя видеть»; он уже был на грани срыва, для него это было невыносимо – ведь он же бельгиец, орднунг, орднунг. Сейчас ему делали электрошок и ему стало лучше ».

Я не знала, что делать. Казалось, что она и Учитель подходили друг другу, она были  как два сапога пара; если она его потеряет, то найдет другого Учителя. Но когда она начала от него удаляться и её панические атаки ослабли, тогда я начала сильно её поддерживать – ведь на самом деле ей нужен не папочка, ей нужно самой взять на себя часть его функций, найти свой мнение и стать не только соблазнительницей мужчин. Она очень сексуальна – для неё хорошо не только соблазнить/ей нравится не только соблазнять, но и насладиться  сексом; очень сенсорна, владеет разными медитациями, как дышать, как что делать и ей очень приятно. Занимаясь любовью, она как будто приближается к своим настоящим чувствам, больше становится собой, более творческой. Но дружить с мужчинами не умеет. В конце концов с учителем они отдалились, разошлись – она начала избегать общения, он пытался её вернуть, но в конце концов понял и отпустил её.

«Учителю не звоню, не пишу, это/так спокойно.  Для меня он настолько важен, первый в моей жизни, а у него так сколько людей, сколько детей и сколько актеров. Он дал мне и как женщине первые импульсы, и как мужчина он может очень до конца и без какого-либо стресса, постепенно, профессионально, когда нужно, нападает – всеми красками. Но у меня внутри такое твердое решение/твердая решительность, я уже не могу, чтобы он до меня дотрагивался».

Панические атаки  закончились, но начались болезненные поиски «себя», даже депрессия. Было очень трудно, небезопасно  иметь свое мнение, трудно составить распорядок дня, даже навести порядок в доме. Даже будучи творческой и способной сдружиться с кем угодно, в этом вопросе она была абсолютный ребенок, она уходила в ванную и посреди ночи выла от одиночества и безысходности.

Наши отношения были особенно крепкими. Когда я заменила Учителя, она очень не хотела расставаться, даже на несколько недель. Она все время повторяла, что терапия – сейчас самая важная вещь в ее жизни. Несколько раз я даже выходила за обычные рамки, но совсем не боялась это делать. Я согласилась провести консультацию у нее дома. Её дом был настоящим отражением ее внутреннего мира – теплый, но хаотичный, без структуры, праздничная обувь стояла на полке радом с книгами, все шкафчики без дверок (кстати, после этого она решительно взялась переустраивать дом). Не один раз она во время припадка звонила мне по телефону. Как ребенок, несущий маме рисунки, она звала на свои концерты и выступления, для нее это было важно и я шла. Когда ей было тяжело и надо было что-либо решать, она старалась повторить мое выражение лица; тогда у нее наступало состояние, в котором она могла что-либо решать, или слышала, что сказала бы я, если бы была рядом.

Она была очень неорганизованной. Без указаний Учителя она даже не могла  спланировать день. Она просыпается с утра и лежит дальше, ничего не делает, после этого нужно идти на работу; она идет работать со студентами, работает без плана, вкладывает много своих сил, после этого чувствует себя полностью обессилевшей. Она не может предложить программу выступлений и заработать больше денег. Казалось, что без Учителя она ничего не сделает. Но понемногу все сдвинулось, теперь у нее уже есть идеи, она делает несколько программ, играет уже не в спектаклях учителя и получает то, что зарабатывает. Кстати, последний спектакль удался лучше всех, игра более убедительна, не искусственна. Ей нравится быть на сцене, но она чувствует, что другие играют лучше. Мы долго об этом разговаривали, решали как почувствовать себя, как выразить себя, как не искусственно, а действительно  хорошо сыграть.

Она нравится всем – мужчинам и женщинам; ничего не говорит прямо в глаза, для неё трудно противостоять/оказывать сопротивление – она может только впадать в истерику или вернуться домой и напиться. Она настолько входит в роль перед всеми и всем, что совсем не знает, что чувствует, пока у нее не осипнет голос. Посещает дзен центр и медитирует. Проанализировав медитацию, выяснилось, что даже в ней она способна обходить свои настоящие чувства; но, всё выяснив, медитации стали очень важными, при каждой встрече все сверяемся, медитирует ли она еще; через медитацию она понимает, что злится, что все нужно отмотать обратно.

После расставания с Учителем, она прекрасно живет без мужчин, с подругами, но есть несколько художников, которые её «навещают». Они все имеют подруг, они ею восхищаются, но после этого она чувствует себя покинутой и несколько дней не может от этого отойти. Есть в её кругу и несколько незначительных/жалких  мужчин/благоверных, которые ею восхищаются, она ими пользуется, но после – разочаровывается. Она на самом деле одинока, возвращается вечером домой и раздумывает, брать бутылку вина или нет. Хочет ли она найти папочку, а нормального мужчину обесценить? С подругами теплее, а мужчины будто принадлежат к другому виду, с ними можно только заниматься любовью или работать вместе.

«Все думаю о мужчинах. Почему я одна? Единственный друг – гей, мы вместе работаем и дополняем друг друга. С ним я могла бы жить, это для меня было бы безопасно. Он как девочка, но я действительно могла бы с ним. В моей жизни очень много сексуальности, когда мне было уже 4 года, помню, как говорила отцу : «Мне нравится тот мужчина, такие усы!». И от этого у меня творчество. Но думать тоже надо. Раньше Учитель не разрешал, говорил: «зачем тебе думать?» А с другим другом неясно. Я пробую с ним поговорить, говорю: «ты неверен ни жене, ни любимой», но он сразу же/прежде всего меня «атакует», а говорить не хочет, злится. Хотя он мне не  сильно близок, может, похоже, как какой предприниматель. Но связь сильная, когда три года назад встретилась, очень хотела быть с ним; если бы мы осуществили творческий проект, то это было бы плодотворно.»

Консультации для нее важны, приходит во время. Она ко мне относится как к бабушке и ей нужно, чтобы я по(у-)казал, как ей следует жить. Она фантазирует о том, что я очень аккуратна, умна и все в моей жизни происходит во время, и несмотря на то, что мы почти ровесницы, считает меня гораздо старше. Хочет ли она мне угодить? Немного. Но я неплохо её чувствую, поддерживаю, несть немного вещей, от которых есть за что на меня злиться. Она заботится о том, чтобы мне не было скучно, она создает атмосферу, она меня веселит, но неназойливо, я задаю пару вопросов и мы переходим к её проблемам. Ей трудно думать, но рядом со мной она настоящая, не такая защищающаяся и неискренняя, как с мужчинами.

Но мою книгу новелл она не прочитала. Узнала о книге от своих друзей, купила, но через несколько новелл остановилась. Наверное, испугалась. Увидеть меня как человека, который сильно отличается от того, что существует в её фантазиях. Я тоже функция, а, читая, она увидела нечто другое, это показывает, что до более менее нормальных отношений с мужчинами еще далеко.

Актерство – очень благодатная профессия для лечения людей, склонных одни чувства прятать за другими/выдавать за другие. Не стоит искать отзвуков ложных/неискренних эмоций в психотерапии, которая является еще более угрожающей.  Демонстративный человек всегда играет, как будто всё является более красивым; но когда это переносится на профессию, она уже видит, что играет искусственно, и разговор о том, как играть «на самом деле/взаправду», – это уже работа с защитными механизмами. Совершается переход к более аутентичным, зрелым формам подачи/представления себя. Медитация очищает истерический хаос, успокаивает. Но ждет еще долгая работа с гневом. Животная агрессия у нее есть, но нужно еще знать свою позицию, защитить себя.

Пока еще она – девочка, невыросшая до женщины. Мужчина для нее – только опекун, который почему-то хочет секса. Бисексуальна ли она? Скорее всего она не знает, кто она, из-за этой детскости, она романтична, но будто еще не проснувшаяся, равнодушная. Мужчина – это папочка, функция структуры, ответственности, которая разрешает другой части её свободно жить. Сам по себе секс приятен для неё, но в отношениях – это лишь средство. А что остается в отношениях с мужчинами, отложив в сторону секс? Чувствует ли она что-либо? Или она кем-либо пользуется, или ею пользуются. Для возникновения других чувств следует сделать всего шаг. Одиночество – это потребность, неудовлетворение, желание что-то иметь. Но она путает имение папочки с чувствами. Одиночество показывает, что мужчины ей нужны, помимо секса нужны чувства. Будет ли она пытаться найти другого папочку, или все же постарается повзрослеть. За неё не решишь.

Я дала ей домашнее задание. Пока она не принимает мать, она не принимает свои женские качества. Велела ей написать о маме: самые важные моменты в её жизни и как она себя чувствовала бы, окажись она на месте матери. Вначале это двигалось трудно, но потом вошло в русло, она опросила людей, которые общались с её матерью, много написала, поняла, что мама чувствовала себя очень обесцененной. Лучше остаться девочкой – отец дарит машины, а если становится женщиной, остается пожертвовать собой. Она и сама говорит о своих отношениях: она отдается, а о ней забывают, она остается преданной, но как будто пустой, недостойной. Если бы психолог был мужчиной, все было бы иначе. Она тотчас же влюбилась бы в него и тема отношений сильно продвинулась бы (может надо будет красиво её лично  своими руками передать терапевту мужчине, когда наши возможности исчерпают себя ?)

Она отличается от большинства клиентов. На консультацию она часто приходит в хорошем состоянии, из неё исходит сильная энергия, если я бываю уставшей, я прямо оживаю. У нее много оптимизма, веры в людей, желания действовать. Мне кажется, что она может жить очень хорошей жизнью, даже лучшей, чем у меня. Мы что-либо обсуждаем, она идет и воплощает это в жизнь. О том, что всё это болезненно,  я как будто «забываю»,  об этом мне напоминает только некачественное её искусство. Мне интересно с ней работать. Для некоторых терапевтов возможно её сексуальные цирки были бы проблемой – женщины, мужчины, режиссеры, любовники. Здесь легко на шаг отвлечься, и терапия потеряла бы глубину, но я к этой  эта теме отвращения не испытываю. Думаю о том, нравится ли мне здоровая часть её, или, наоборот, чем-то более близка нездоровая часть, и интересно искать ответы, которых сама не имею?

Мы встречаемся, она берет инициативу, разговариваем, я расслаблена, еще не знаю, что будем делать, после этого мне становится очень интересно, приходят новые мысли, идет поиск. Она полностью мне доверяет, выпускает поток сознания, я структурирую этот поток или помогаю структурировать ей самой. Бывает хорошее чувство – мы встретились – это прекрасно! Теперь мы все очистим, все станет на свои места, нам будет очень интересно – искать, находить. Происходит своеобразное наполнение – я восхищаюсь её чувственностью, она – моим структурированным умом, я не чувствую груза ответственности, а она мое нормальное самовыражение принимает как заботу. Такое наслаждение я получаю от общения с друзьями, не работаю, а просто живу.

Она ходила на консультации целый год, но за это время терапия была не менее интенсивной. Маленькая девочка, соблазненный ребенок, который посредством своей сексуальности находит папочку, он может быть и деспотом. Паника сформировалась/началась, когда один за другим папочки заболели и появилась угроза их потери. Но в терапии это вышло в плюс. Осмелиться на расставание с таким папочкой – это большой шаг. Начала учиться сама организовывать, сама думать. Конечно я в какой-то мере являюсь заменой той функции, она приходит ко мне обо всем советоваться, она хочет, чтобы я оценила её выступления. Но она учится у меня. Она «надевает» мое лицо и пытается использовать тот опыт, думать так, как я думаю. Происходят попытки возвратить качества, отданные родителям.

«Нашла одну существенную вещь – что когда садишься медитировать, лучше не обманывать себя. С другом же я только и делала, что обманывала себя. Бывает, возникает эмоция гнева, я её выплескиваю в форме радости, здесь и кроются корни самообмана. Сейчас я пришла в себя/очнулась, а раньше бывало, что тело чувствует одно, а по чувствам выходит  другое.  Вчера села медитировать, и залилась слезами: Ну почему ?! почему такой беспорядок внутри? Но когда села, то поняла, что этот хаос настоящий. Режиссер теперь терпеливо со мной работает, могу почувствовать, что делаю, а не обязанность демонстрировать. Теперь я не хочу совершать самоубийство. Недавно мне дали читать монолог святой Фаустины. Мне очень интересно, у меня все идет через остроту жизни, а там – через душевную чистоту. Фаустина говорит: я «novice» – новичок, необученный. Она видит лучи Христа, а потом говорит: всю жизнь мы остаемся «novice». Ей явился Христос и сказал: «меня ранит не грех, который ты совершила, а то, что ты не веришь себе»».